14 сентября 1868 года умер Нестор Кукольник – поэт и драматург, который в свое время был популярнее А.С.Пушкина
Нестор Васильевич Кукольник (1809-1868) — плодовитый драматург, поэт, беллетрист, чьи произведения пользовались шумным успехом в 1830-40-х годах.
Детство Кукольника прошло в Петербурге, хотя образование он получил в городе Нежине, куда семья Кукольников переехала в 1820-м году. В Нежине Кукольник поступает в 1824 году в местный лицей, незадолго до этого основанный его отцом. В этом же лицее одновременно с Кукольником учится Н. В. Гоголь. Очень рано проявляется незаурядный талант Кукольника — он удивляет лицейских учителей и сокурсников своими успехами в учебе, легко овладевая немецким, польским, французским, итальянским и другими языками, игрой на фортепиано и гитаре, сочиняя стихи, активно увлекаясь живописью и историей.
После окончания лицея Кукольник практически сразу начинает активно писать и публиковать пьесы: в 1833 выходит его первая пьеса — «Тортини», посвященная итальянской тематике, вслед за ней, в том же году, публикуется пьеса «Торквато Тассо», имеющая головокружительный успех у столичной публики.
«Все наперерыв читали звучные стихи этого произведения…» — вспоминал В. А. Инсарский. Критики очень хвалили молодого поэта, отмечая его яркое драматургическое дарование.
«Имя автора кажется не было знакомо читателям печатно … И вдруг является он в толпе истертых литературных известностей … с творением поэтическим, прекрасным по стилю, прекрасным по стихам …» — писал Н. А. Полевой.
После успеха «Торквато Тассо» Кукольник становится в Петербурге почти что легендарной личностью, о нем говорят в аристократических салонах, на балах и при дворе. Публика отождествляла поэта с героем его пьесы — бедным, униженным гением, неожиданно и необъясненно обретающим великою славу.
«Говорили, что он красавец собой, что многие женщины и девы заочно влюблялись в него и что он был героем самых романтических приключений» (из записок Инсарского).
Следующая пьеса Кукольника — «Рука всевышнего отечество спасла» (1834) — стала не только поворотной, но и решающей для всей его последующей писательской карьеры. Премьера пьесы была более чем успешна:
«Аплодисментам не было конца, — вспоминал очевидец. — Много хлопал сам государь (Николай I присутствовал на премьере — А.У.). Автор выходил в директорскую ложу несколько раз, чтобы раскланяться публике, и всякий раз его встречали оглушительными криками «браво» и неистовыми аплодисментами. В райке простой народ, которому «Рука всевышнего» пришлась по душе, так орал и бесновался, что всякую минуту можно было ожидать, что оттуда кто-нибудь вывалится».
Известно, что Пушкин, вначале литературной карьеры Кукольника высказывавшийся о Кукольнике либо очень уклончиво, либо иронически, в последние годы жизни говорил о нем все более и более резко.
«Интересно, как Пушкин судит о Кукольнике. Однажды у Плетнева зашла речь о последнем; я был тут же. Пушкин, по обыкновению грызя ногти или яблоко — не помню — сказал:
«А что, ведь у Кукольника есть хорошие стихи? Говорят, что у него есть и мысли?» Это было сказано тоном двойного аристократа: аристократа природы и положения в свете». (Из дневника поэта А. В. Никитенко).
Кукольник, очень уважавший талант Пушкина, тяжело переживал подобное к себе отношение. Услышав о гибели Пушкина он пишет в своем дневнике:
«Пушкин умер … он был злейший мой враг: сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он мне нанес, и за что? Я никогда не подал ему ни малейшего повода. Я, напротив, избегал его, как избегал вообще аристократии; а он непрестанно меня преследовал. Я всегда почитал в нем высокое дарование, поэтический гений, хотя находил его ученость слишком поверхностною, аристократическою, но в сию минуту забываю все …»
Постепенно Кукольник примиряется с фактом неприятия своей особы в кругу Пушкина и собирает «свой» круг — начиная с зимы 1837-1838 года он, со своим братом Платоном Кукольником, превращает свою петербургскую квартиру в место многолюдных собраний литераторов, журналистов, художников и актеров.
Применение фантастических элементов было не редким явлением в произведениях Кукольника — особенно пьесы о людях искусства были полны чудес и необъясненных происшествий. Есть среди них и истинно фантастические произведения, в большинстве своем посвященные романтической тематике.
Автор заметки А. Усов
________________________________________
288-291. <ИЗ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ФАНТАЗИИ «ДЖУЛИО МОСТИ»>
1
Беги, фонтан, лети, фонтан,
Алмазной пылью рассыпайся!
Блестящим солнцем осиян,
То упадай, то возвышайся!
Ты жизнь моя, ты мой портрет!
Один, в саду благой природы,
Не ведая мирских сует,
В беседе чувства и свободы,
С моей божественной мечтой,
С моею радостью прекрасной,
Слова в созвучности согласной
Мечу обильною струей.
Я счастлив, как и ты! Свободно
Я лепечу слова мои,
Как ты бросаешь своевольно
Свои зеркальные струи.
Я не желаю глупой славы
И гордых не маню очей,
Не пью людских похвал отравы
И не горю в огне страстей.
Лето 1833
2
ИМПРОВИЗАЦИЯ I
К чему? Как будто вдохновенье
Полюбит заданный предмет!
Как будто истинный поэт
Продаст свое воображенье!
Я раб, поденщик, я торгаш!
Я должен, грешник, вам за злато,
За сребреник ничтожный ваш
Платить божественною платой!
Я должен божью благодать
Пред недостойными ушами,
Как дар продажный, расточать
Богохуливыми устами!
Погибни, златодушный мир,
Высоких помыслов пустыня!
Не сребролюбия ль кумир
Твоя единая святыня?
Не мзда ли — царь в твоей земле?
Пред распаленными очами
Не гидра ль движется во мгле
Бесчисленными головами
И жаждет мзды за пенязь свой?
Смотрите, взор их златом блещет,
Грудь сребролюбием трепещет,
Уста курятся клеветой.
И вам ли слушать песнопенья?..
Прочь, дети смрадные греха!
Для торгашей нет вдохновенья,
Нет ни единого стиха!
3
ИМПРОВИЗАЦИЯ II
Простите, люди: сердцу больно
Утратить счастье многих лет,
Нарушить жертвой добровольной
Души торжественный обет.
Я расскажу вам, — были годы,
Душа невинностью цвела,
Два дара гордо берегла —
Дар вдохновений и свободы.
Свободный стих звучал шутя,
Шутя играло вдохновенье;
Из сновиденья в сновиденье
Летало божие дитя.
Везде простор, везде приволье;
Жизнь была чудно хороша!..
И крепла вольная душа,
Как дикий лев на дикой воле.
День счастия ничтожно мал,
Путь независимости тесен.
Я шел вперед, бледнел, страдал,
Но никогда не торговал
Богатством сладкозвучных песен.
Теперь уж всё известно вам!
Певца, страдальца, не вините;
Внимайте заказным стихам,
А слову дерзкому простите.
4
ИМПРОВИЗАЦИЯ III
Чего весь Рим на Ветряной Горе,
У врат Святого Духа ждет печально? {*}
Зачем огни горят в монастыре?
И Чинтио в одежде погребальной
Один стоит в соборном алтаре?
О ком поют так смутно в келье дальной?
Идут!.. Чей гроб и в лаврах, и цветах
На иноческих движется плечах?..
Заприте храм! Людскому состраданью
Не дайте прах великий оскорблять!
Не люди ль Тасса предали страданью;
Теперь пришли убитого венчать!
Не верьте их пустому покаянью:
Они пришли одежды разделять!
Поверьте, зависть, клевета и злоба
Находят пищу даже в недрах гроба.
(Приметив Мости, возвышает голос.)
Заприте храм! Еще есть клеветник!
Тогда он плакал чистыми слезами,
Но грех сломал, порок его проник,
Соблазн обвил кровавыми руками,
И прогорел хулой его язык,
Душа растлилась гнусными страстями.
Могила величайших из людей —
Жилище смрадных гадин и червей!..
1832 или 1833
{* Смотри описание Рима Феи, том III, стр. 65. «На сей части Яникула,
называемой ныне Ветряною Горою (Monte Ventoso), Евгений IV повелел
воздвигнуть эту церковь (Св. Онуфрия) в 1439 году» и т. д. И далее на стр.
66: «Внизу и почти насупротив (церкви) находятся Врата «Св. Духа»». Торквато
Тассо скончался в монастыре, а гроб его поставлен в церкви Св. Онуфрия, в
притворе того же Святого.}
292. <ИЗ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ФАНТАЗИИ «ДЖАБОБО САННАЗАР»>
Сердце бедное не знает,
Для чего и для кого
Гимн торжественный слагает!
Ум не видит ничего.
Отуманенный любовью,
Он не может рассуждать,
Он не может разгадать,
Что играет жаркой кровью!
Для него один закон —
Мерзнуть в жизни и науке;
Он не верит страстной муке,
Ничему не верит он,
Что согрето вдохновеньем,
Что в восторг облечено,
Что облито наслажденьем,
У небес похищено…
Свет небесный для ума —
Неразгаданная тма!
Для рассудка всё возможно,
Всё естественно и ложно!
1833
293. <ИЗ ДРАМЫ «РОКСОЛАНА»>
Хор невольниц
На востоке солнце блещет,
На закате месяц спит,
В синеве звезда трепещет,
Море золотом горит.
Но пред яркими очами
Чернокудрой красоты,
_Солнце_ с ясными лучами,
Ты темнее темноты.
Пред жемчужной белизною
Нежно-пламенных ланит
За серебряной фатою
Месяц, как мертвец, глядит.
Подними покров небрежный
В пору утреннего сна, —
Что пред грудью белоснежной
Сребропенная волна?!
Поцелуем сон ленивый
Отжени от красоты —
И заблещет взор стыдливый
Ярче утренней _звезды_…
1834
291. ВСТРЕЧА ПАРОХОДОВ
31 мая 1836
Вчера кипело бурно море;
Был смертный пир в его валах
И ветр на бешеных крылах
Гулял на голубом просторе…
Зачем сегодня тишина?
Без волн зеркальная равнина;
Как будто ангелом, пучина
Усмирена, усыплена.
Зачем так празднично одета
Окрестность дальних берегов
И небеса без облаков
Полны невинного привета,
Струится воздух чуть дыша,
Гуляют чайки на свободе?..
Есть и в вещественной природе
Предчувствий полная душа.
Смотри, морская колесница
Летит жемчужного стезей:
Там и она — мой рай земной,
Моя любовь, моя царица…
Как звезды, вспыхнули глаза,
Душа надеждой разыгралась…
Всё пронеслось! Одна слеза
В очах обманутых осталась!
295. ОХЛАЖДЕНИЕ
(Писано в декабре 1836)
Чужое счастье втайне видеть,
Чужою радостью страдать,
Любить и вместе ненавидеть,
То прославлять, то проклинать,
Завистливым и злобным взглядом
Искать _ее_, искать _его_,
Исполниться мертвящим ядом
В пустыне сердца своего
И, заразив кругом вниманье
Ядоточивой клеветой,
Хранить коварное молчанье
Перед смущенной красотой
И только изредка сурово
В бесстрастный, хладный разговор
Бросать двусмысленное слово
Иль подозрений полный взор;
Смеяться тайными слезами
И плакать смехом; то, дрожа
Недужно, — жаркими руками
Искать отравы иль ножа…
Вот это _ревность_.
Но, по счастью,
Мне эта страсть давно чужда,
Душа поэта предана
На жертву жадному бесстрастью.
Смотрю на прочную любовь,
Взаимную холодность вижу…
Спокойна опытная кровь:
Я — _ни люблю_, ни _ненавижу_.
296-301. ИЗ ЗАПИСОК ВЛЮБЛЕННОГО
1
Когда прочтете всё, прочтите это снова.
И я люблю душистые цветы,
И вольных птиц воздушные напевы,
И речь разумных жен, и лепет юной девы,
И вымысла изящные мечты!
Да! занимательны природа и искусство
Во всей обширности и полноте своей…
Но разлагать, учить — гораздо веселей
Одно, отдельное, особенное чувство.
Приятно, любопытно наблюдать,
Каким путем идет всемирный предрассудок,
Как сердце рвется мир несбыточный создать,
Как этот мир разбить старается рассудок,
Как человек страстям, и мелким и пустым,
Вид добродетели дает, себялюбивый!
Как, обаян их прелестию лживой,
Несмысленно идет за призраком немым.
Молчит видение — ни слова не ответит!
Порфирой радужной скрывая тайный вид,
Бежит видение, к могиле добежит…
И гробовым огнем свой страшный лик осветит.
Блажен, кому соблазн страстей был незнаком,
Кого не потрясли земные предрассудки,
Кто хитрым и расчетливым умом
Их чествовал, им веровал — для _шутки_!
2
Декабря 7
О боже мой, как я ее люблю!..
Ни крик врагов, ни шум разгульный пира
Не отвлекут от моего кумира
Крылатых дум! Я всё ее пою!
Но стих моих страданий глух, невнятен,
Он к темноте загадочной привык;
Но вече чувств — особенный язык,
И редкому он может быть понятен.
В моей любви нет людям откровенья!
Пусть я паду под тайною моей,
Пусть в жизни не увижу вдохновенья,
Но не отдам любви на суд людей!
Я не скажу печального признанья
Ни ей, ни вам, враги страстей святых!
От вашего до моего страданья
Нет переходов, ступеней земных.
Прочь, искренность! Скорее — легкой птице,
Когда уж должно откровенным быть!
Еще скорей — разрушенной гробнице
Решусь любовь несчастную открыть;
Но никогда Элеоноре милой
Ни страстных слов, ни взоров не пошлю,
А прошепчу сам про себя уныло:
«О боже мой, как я ее люблю!..»
3
Января 13
Заутра я приду к заветному порогу
И имя тайное таинственно спрошу.
Мне скажут: «Здесь!» — я весь воскликну: «Слава богу!»
Мне скажут: «Нет!» —
ни слова не скажу,
Но медленно по лестнице высокой
Я потащусь в торжественный покой;
Приветом заглушу порыв тоски глубокой,
Улыбкой оживлю печальный образ мой.
Клянусь! Никто моих страданий не заметит.
Но если «здесь!» … Не поручусь! В очах
Любовь волшебным пламенем засветит,
И вспыхнет жизнь во всех моих чертах.
Как вихрь, я пролечу дрожащие ступени,
Войду… — и долу упадет мой взор,
Без мыслей потечет несвязный разговор,
И задрожат смущенные колени.
Так грешный жрец, входя в заветную святыню,
Заранее ведет беседу с божеством…
Вошел, узрел блестящую богиню —
И пал немой во прах пылающим челом.
4
Января 29
Я изнемог!.. Откройте путь другой!
В душе моей зажгите пламень новый!
Молю вас: сострадательной рукой
Сорвите с жизни тяжкие оковы!
Я упаду… Мертвящая тоска
По каплям яд в больное сердце давит.
То оживит его умышленно, слегка,
